Октябрь - Страница 79

Мадлен Доти

Я никогда не забуду свой первый опыт мародерства. Я ужинала за пределами гостиницы. Я услышала стрельбу на расстоянии, но не поняла, что она означает. Около одиннадцати вечера, когда я поехала домой, звук пуль начал пульсировать у меня в голове. Мой путь лежал в направлении стрельбы. Роковой тук-стук выстрелов стал почти невыносимым. Затем послышались горестные крики и рыдания. Признаюсь, я струсила. Я была в компании американского корреспондента и его жены и без зазрения совести попросила их проводить меня домой. Я была готова умереть за дело, но не хотела погибнуть от шальной пули.

С большим трудом мы получили сани. Стояла чудесная ночь, с яркими звездами на небе. Сани быстро скользили по жесткому снегу. Казалось немыслимым, что люди могут убивать друг друга. Затем мимо нас промчались сани. На них, несомненно, везли раненого, так как он продолжал настоятельно требовать: «Помоги, товарищ, помоги!» Я вздрогнула и схватилась за моих спутников. Выстрелы стали очень громкими. Мы увидели бегущих солдат. У них были отобраны их ружья. Они вопили и кричали. Наши сани проехали мимо них, но они не сделали ни шага в нашу сторону. Мои спутники что-то сказали о желании пощекотать нервы, но я хотела попасть домой и спрятать голову под одеяло.

Утром у меня прибавилось смелости. Кроме того, стрельба затихла. Я пошла от моего дома к Зимнему дворцу. Когда я подошла на расстояние двух кварталов, то увидела ярко-красные капли на снегу. Сначала я подумала, что это вино, но капли были слишком красные и вязкие для вина; и на некоторых зданиях были красные пятна там, где опирался раненый. По всей дороге и на льду Невы валялись разбитые бутылки. Я подобрала одну. На ее этикетке был царский герб. Это была элитная марка мадеры.

Когда я добралась до Зимнего дворца, то обнаружила, что он охраняется оборванной толпой заводских парней в штатской одежде со штыками на плечах. Они были из Красной гвардии. По крайней мере, они были трезвыми. В эти дни трудно достать вино, а водка недоступна. В результате томимые алкогольной жаждой русские впали в отчаяние. Вот что случилось накануне. Алчущие алкоголя солдаты попали в винный погреб и устроили оргию; другие солдаты пришли, чтобы выгнать их оттуда и тоже остались пить. Начались ссоры. Прибыли кронштадтские матросы и красногвардейцы; пьяные и наполовину трезвые отказались уходить. Началась стрельба. Страсти все закипали и закипали, в результате произошло небольшое сражение. В конце концов внутрь была пущена вода из шланга пожарной машины, все бутылки в винном погребе разбиты и сам погреб затоплен. Трое солдат утонули в вине, от двадцати до тридцати было убито, и многие получили ранения. Но днем наступил порядок, а также стыд и раскаяние. Русский человек всегда сильно раскаивается. Он может убить человека, но после этого будет кормить и одевать ребенка убитого.

Пьер Паскаль

26 (13) декабря 1917.

Петроград сегодня представляет собой небывалую сцену. На ней разыгрывается дуэль двух обществ: нынешнего и завтрашнего. Понять друг друга они не могут, они расположены в разных плоскостях. Они не знают общей почвы, потому что, помимо самих себя, они не признают ничего. Общее можно было бы отыскать, ибо оно превыше, — церковь, но ни то, ни другое общество не желают ее признавать, а потому оба обречены: одно — на гибель, другое — на неудачу.

Вот почему все, что говорят с точки зрения настоящего против большевиков (то есть социалистов, ибо они их единственные последователи), называя их предателями, агрессорами, дезорганизаторами, будет абсолютно верным: но это не может и не должно их задевать, ибо они объявили войну нынешнему обществу и не скрывают этого.

Они теоретики, но русский народ, который стал социалистическим и большевистским только номинально, следует за ними, потому что он тоже смотрит в будущее. Он хочет прекращения несправедливости и несчастья, присутствующих на земле. Неумело, мучительно, в страданиях он, тем не менее, творит это будущее. Русская революция, какой бы ни оказалась возможная последующая реакция, будет иметь столь же огромное эхо, как революция 1789 г., и даже много более великое: это не просто случайность, это эпоха, и Боссюэ именно с этого начал бы главу своей «Всемирной истории».

Вот что надо себе сказать, чтобы понять русскую революцию, Россию вообще и, как следствие, чтобы урегулировать свои отношения с нею. Вот чего не понимают правительства. Издалека, действительно, это, может быть, не так ясно. Здесь многие понимают, но не среди людей влиятельных.

Жак Садуль

Все эти люди как будто не замечают, что, продлевая кризис, они еще больше разваливают страну, и что поражение большевиков равнозначно поражению России. Я по-прежнему думаю, что эта крамольная мысль не так уж и парадоксальна, что, если отбросить все вопросы, связанные с социализмом, союзники при нынешнем соотношении сил в России должны стремиться к тому, чтобы большевики на какое-то время оставались у власти, потому что, по крайней мере, только они кажутся способными улучшить положение дел в России; и это начинают понимать в посольстве и в миссии.

Пьер Паскаль

28 (15) декабря 1917.

День национализации банков. Вечером в трамвае спор между буржуазной и рабочими, служащими, солдатами. Она сетует на разбой, при котором грабят всех, богатых и бедных… В любом случае, бедные и богатые будут всегда и т. д. Прочие ей отвечают: «Да, но ничего не отбирают, только ведь спекуляция, нужен государственный контроль, чтобы помешать этому…» И все очень степенно.