30 ноября.
Сутки на улицах стрельба пачками. «Комиссары» решили уничтожать винные склады. Это выродилось в их громление. Половину разобьют и выльют — половину разграбят: частью на месте перепиваются, частью с собой несут. Посылают отряд — вокруг него тотчас пьяная, зверская толпа гарнизы, и кто в кого палит — уж не разобрать. Около 6-ти часов, когда мы возвращались домой, громили на Знаменской: стрельба непрерывная…
Сейчас, ночью, когда я пишу, — подозрительные глухие стуки — выстрелы… Бегу в столовую, выходящую на двор, смотрю на освещенные окна домовой караулки… Возвращаюсь. Потушив огонь, приподнимаю портьеру, гляжу на улицу: бело, пустынно, бело-голубовато (верно, луна за тучами), и быстро шмыгают иногда по стенке темные фигуры.
Мы здесь, в этом доме, буквально обложены войсками: в Таврический дворец их стянули до 8 тысяч. Матросы. Привезены и пулеметы. Дворец, только что отремонтированный, уже заплеван, загажен, превращен в подобие Смольного — в большевицкую казарму.
Нельзя быть физически ближе к Учредительному Собранию, чем мы. И вот мы почти в такой же темноте и неведении, как были бы в глухой деревне. Мы в лапах гориллы…
1 декабря.
Винные грабежи продолжаются. Улица отвратительна. На некоторых углах центральных улиц стоит, не двигаясь, кабацкая вонь. Опять было несколько «утонутий» в погребах, когда выбили днища из бочек. Массу растащили, хватит на долгий перепой.
Из Таврического дворца трижды выгоняли членов Учредительного Собрания — кого под ручки, кого прикладом, кого в шею. Теперь пусто.
4 декабря.
Винные погромы не прекращаются ни на минуту. Весь «Петроград» (вот он когда Петроград!) пьян. Непрерывная стрельба, иногда пулеметная. Сейчас происходит грандиозный погром на Васильевском.
Не надо думать, что это лишь ночью: нет, и утром, и днем, и вечером — перманентный пьяный грабеж.
5 декабря.
Ничего особенного. Погромы и стрельба во всех частях города (сегодня 8-й день). Пулеметы так и трещат. К ним, к оргиям погромным, уже перекидывающимся на дома и лавки, — привыкли. Раненых и убитых в день не так много: человек по 10 убитых и 50 раненых.
Забастовали дворники и швейцары, требуя каких-то тысяч у домовладельцев, хотя большевики объявили дома в своем владении. Парадный ход везде наглухо закрыт, а ворота — настежь всю ночь. Так требуют дворники.
Офицеры уже без погон. С погонами только немцы, медленно и верно прибывающие.
В Крестах более 800 офицеров сейчас. «Правда» объявила: это «офицеры, кадеты и буржуи расставили винные погреба для контрреволюционного превращения народа в идиотов» (sic!).
18 (5) декабря.
Тем временем ситуация в Петрограде становилась все хуже и хуже. Там недавно произошла настоящая пьяная оргия. 7 декабря (24 ноября) банды солдат и матросов ворвались в Зимний дворец и разграбили винные погреба, и пять раз конвои, посланные, чтобы арестовать их, следовали их примеру и безнадежно напивались. Было много стрельбы, но лишь несколько солдат ранены. В конце концов кого-то посетила счастливая мысль покончить с дебошем, затопив подвалы, и в результате несколько пьяных утонули. После этого солдаты перенесли свое внимание на подвалы частных лиц, и прошлой ночью несколько наших друзей вынуждены были укрыться в посольстве, поскольку в их подвалах засели солдаты, которые развлекались беспорядочной стрельбой. Грабежи и убийства становятся обычным делом, по ночам людей останавливают на улицах и отнимают у них всю одежду и ценности. Ни одна ночь не проходит без постоянной ружейной и пулеметной стрельбы, но никто пока не смог сказать мне, что происходит. В одну ночь на мосту шла такая интенсивная перестрелка, что моя жена, чья кровать была на одной линии с окном, спала на матрасе на полу для большей безопасности. Никто не знает, что готовит нам следующий день или ночь.
8 декабря.
Погромы и стрельба перманентны (вчера ночью под окнами так загрохотало, что я вздрогнула, а Дима пошел в караулку). Но уже все разгромлено и выпито, значит, скоро утихнет. Остатки.
Главным образом нельзя ни на минуту думать, что вся солдатская масса в дни Октября переродилась и стала сплошь революционной. В ней, как и всюду, оставались шкурники, контрреволюционеры, люди, не чуждые легкой наживы, но не они давали тон в эти дни. Их голосов не было слышно. Распоясаться они не смели.
Лучшим подтверждением этого может быть эпизод из того времени, когда по городу пошла и угрожала революции волна пьяных погромов.
Разгонять погромщиков приходилось и днем, и ночью, и в виду особенности обстановки действовать приходилось со всей возможной решительностью.
И вот одна из рот полка, посланная, чтобы разогнать погромщиков, не устояла от соблазна. Солдаты побросали винтовки и присоединились к тем, кто разбивал бочонки и тут же напивался до бесчувствия.
Пришлось послать 8 роту, как наиболее стойкую.
Опьяневшие солдаты не хотели и слышать о прекращении попойки. Результат был для них весьма неожиданный. Погреб был очищен через каких-нибудь полчаса, а из поклонников вина около восьмидесяти человек потащились прямо в околоток отлеживаться и… вынимать занозы.
Около дюжины прикладов было разбито в щепки о спины и о «поясницы» загулявших.
А через несколько дней обе роты мирно объяснялись:
— Нельзя же так. До сих пор присесть не можем! Занозы — во какие…
— Убить вас мало было. «Защитники Революции!» Знать, соскучились по «романовской» палке. Ну, мы вам и напомнили…