Октябрь - Страница 9


К оглавлению

9

Латышский район: Членов партии 1200. Настроение бодрое. Много старых товарищей. По призыву ПК, а не Совета, масса выйдет.

Эстонский район: У нас 400 человек членов. Боевое настроение особенно не высказывается, но и апатии также нет. По призыву ПК, ЦК наши товарищи выйдут.

Профессиональные союзы: Нет почти ни одного союза, где бы наше настроение не возросло. Определенного боевого настроения в массах нет. Если будет наступление со стороны контрреволюции, то отпор будет дан, а сама масса в наступление не пойдет. Если Петроградский Совет призовет к выступлению, то массы пойдут за Советом.

тов. Первухин: Организационные связи у нас очень плохи. Надо обратить внимание на железнодорожных рабочих и служащих почтово-телеграфных. Надо иметь в виду, что контрреволюция организована гораздо лучше нас.

тов. Зеликсон: К вооруженному восстанию мы должны быть подготовлены, агитация не должна сеять тревогу. Мы должны подготовить Красную гвардию. Власть — это оружие, которым мы должны уметь владеть.

тов. Евдокимов: Если вооруженное восстание мы не сделаем сейчас, то революция над нами поставит крест. Как бы мы сейчас ни говорили, а выступление неизбежно. Настроение может завтра же измениться. Сейчас массы не удовлетворены, от революции они ничего не получили. Массы сейчас не разбиты, так как они не испытали еще ни одной схватки (за исключением 3–5 июля) с буржуазией. Массы могут проявить громадную активность, так что никакая организация их не удержит. Надо все вопросы рассматривать в области практической подготовки к восстанию.

Николай Суханов

Главная работа велась, конечно, среди петербургских рабочих и солдатских масс. Собственно, они были уже вполне готовы. Они были и «сагитированы», и достаточно организованы. Они знали и свои лозунги, и свои задачи, и своих вождей. С ними «занимались» ежедневно все те же привычные, знакомые, получившие доверие люди. Ячейки, подрайоны, районы знали свои места.

Настроение?.. Да, все дело было в нем. И его надо было довести до точки кипения. Это делалось, и это было сделано. Популярные и способные агитаторы работали неустанно…

Лично Троцкий, отрываясь от работы в революционном штабе, летал с Обуховского на Трубочный, с Путиловского на Балтийский, из манежа в казармы и, казалось, говорил одновременно во всех местах. Его лично знал и слышал каждый петербургский рабочий и солдат. Его влияние — и в массах, и в штабе — было подавляющим. Он был центральной фигурой этих дней и главным героем этой замечательной страницы истории.

Джон Рид

Действенным было то, что они (большевики) взяли простые, неоформленные мечты масс рабочих, солдат и крестьян и на них построили программу своих ближайших действий. И вот в то время, как меньшевики-оборонцы и социалисты-революционеры опутывали себя соглашениями с буржуазией, большевики быстро овладели массами. В июле их травили и презирали; к сентябрю рабочие столицы, моряки Балтийского флота и солдаты почти поголовно встали на их сторону.

Альберт Рис Вильямс

Мы оказались рядом с плохо одетым рабочим, который тоже явно устал от речей.

— Спросите его, правы ли вы, что никто, кроме большевиков, сейчас не хочет работать, — проговорил Рид. Это было для него характерно — он любил поверять все услышанное словами рабочих.

Я попытался остановить русского. Он бесстрастно, но пристально оглядел нас с ног до головы. Рид добавил пару слов из своего скудного запаса русского языка.

Его произношение было чудовищнее моего, чтобы не сказать больше. Рабочий снова посмотрел на двух странных молодых людей, выплюнул шелуху от семечек, покачал головой и медленно произнес:

— Не понимаю, чего вы спрашиваете. Это не мое правительство. Может, это ваша война, но не моя. Вы буржуи, — он так и сказал, буржуи, — а я — рабочий.

И ушел прочь.

Рид пришел в восторг. Он сказал, что одного последнего предложения было бы достаточно. Всех интеллектуальных эсеров и меньшевиков следовало забыть. История пройдет мимо них.

Джон Рид

День за днем большевистские ораторы обходили казармы и фабрики, яростно нападая на «правительство гражданской войны». Однажды в воскресенье мы отправились в битком набитом паровике, тащившемся по морям грязи мимо угрюмых фабрик и огромных церквей, на казенный Обуховский военный завод, около Шлиссельбургского проспекта.

Митинг состоялся в громадном недостроенном корпусе с голыми кирпичными стенами. Вокруг трибуны, задрапированной красным, сгрудилась десятитысячная толпа. Все в черном. Люди теснились на штабелях дров и кучах кирпича, взбирались высоко вверх на мрачно чернеющие брусья. То была напряженно внимательная и громкоголосая аудитория. Сквозь тяжелые, темные тучи время от времени пробивалось солнце, заливая красноватым светом пустые оконные переплеты и море обращенных к нам простых человеческих лиц.

Луначарский — худощавый, похожий на студента, с чутким лицом художника объяснял, почему Советы должны взять власть. Только они могут защищать революцию от ее врагов, сознательно разрушающих страну, разваливающих армию, создающих почву для нового Корнилова.

Выступил солдат с Румынского фронта, худой человек с трагическим и пламенным выражением лица. «Товарищи, — кричал он, — мы голодаем и мерзнем на фронте. Мы умираем ни за что. Пусть американские товарищи передадут Америке, что мы, русские, будем биться на смерть за свою революцию. Мы будем держаться всеми силами, пока на помощь нам не поднимутся все народы мира! Скажите американским рабочим, чтобы они поднялись и боролись за социальную революцию!»

9