Около уборной-солдатской, я увидел, через окно в другом помещении, дикую картину насилования голой женщины солдатом, под дикий гогот товарищей.
«Скорее вон отсюда!..» — и я, не умываясь, бросился назад.
Через час я познал тайну убежища для гг. офицеров, мило болтавших с дамами.
Еще за несколько дней до выступления большевиков гг. офицеры Главного Штаба и Главного Управления Генерального Штаба потихохоньку и полегохоньку обдумали мероприятия на случай такого выступления. И вот это убежище оказалось одним из таких мероприятий. Находящиеся здесь все считались добровольно явившимися под охрану комитета полка, объявившего нейтралитет. Таким образом создавалась безболезненная возможность созерцания грядущих событий: «а что, мол, будет дальше?» Но вот меня окликнул молодой офицер с эксельбантами.
«Вы меня не узнаете? Я адъютант Петергофской Школы прапорщиков. Вас я видел в Зимнем. Как вы попали сюда? Ваши юнкера рассказывали, что вас выбросили в окно, а вы себе здесь… ха, ха, ха…» — заливался от плоской шутки красивый поручик.
«Послушайте, я ужасно хочу есть, — перебил я его, — но денег с собою у меня нет. Не найдется ли у вас свободных сумм? Я вам, если будет все благополучно, пришлю по адресу, какой вы мне укажете», — попросил я у поручика.
«Пожалуйста, ради Бога, для вас все, что угодно. Вот, разрешите четвертную.
Этого будет достаточно?» — любезно предложил он мне.
«За глаза! Огромное спасибо. Вот мой адрес, на случай, если события вытеснят у меня из головы мое обязательство».
«Я адрес возьму не для этого, а как память о вас», — слюбезничал адъютант, стреляя глазами в даму в огромнейшей шляпе, украшенной перьями.
За болтовней, а затем за завтраком, за который взяли 10 рублей, время незаметно бежало.
В это время в комнатах началось оживление.
«Комиссар из Смольного приехал», — раздавалась из уст в уста новость, вызывая комментарии.
Через несколько минут вошел в комнату высокий красавец вольноопределяющийся — студент Петроградского Университета. В вошедшем я узнал того вольноопределяющегося, который в качестве парламентера вел переговоры с Комендантом Обороны Зимнего Дворца.
Новая ниточка, — решил я, выслушав его заявление о том, что он уполномочен Военно-Революционным Комитетом выдать удостоверения на право свободного прохода по городу тем из офицеров, кто явился сюда сам или кого привели патрули, забрав на улицах города, но без оружия в руках и не в районе Зимнего Дворца. Тех же, кто защищал Временное Правительство, отправят в Петропавловку.
«И пожалуйста, — закончил он, — разбейтесь на группы и составьте списки. При этом для офицеров Генерального Штаба должен быть отдельный список».
«Вот это хорошо! — заволновался подполковник, — Я всех наших знаю, и я вам, господин комиссар, его сделаю», — с улыбкой, почтительно говорил молодой подполковник.
«Какой ты подполковник? Ты подхалим, а не офицер! Но что же со мной будет? Ей-Богу, в Петропавловку не хочется», — подходя к окну и смотря на улицу, соображал я.
На ней было пустынно, но ярко, свободно.
Но вот загремело, и показался грузовик с рабочими, сжимавшими в руках винтовки.
«Каины поехали», — произнес над ухом знакомый голос свое заключение.
«Нет, слепые и обманутые!» — ответил я, не оборачиваясь.
«Ты жив?»
«Глупый вопрос!» — «Ну чего злишься? — Ты знаешь, какие у меня нервы», — беря за руку, вкрадчиво говорил Бакланов.
«Ну, ладно. Горбатого могила исправит, господин присяжный поверенный. Ну, ну, хорошо, я не буду. Скажи, как ты сюда попал? Я тебя и не заметил», — прочитав следы отчаяния на как-то сильно осунувшемся лице поручика, заговорил я, уже значительно смягчаясь.
«Потом. Тяжело вспоминать! Били… Погоны сорвали… А теперь расстреляют», — плаксиво закончил поручик.
Я молчал.
«Начальник Школы убит», — вдруг произнес он.
«Царствие Небесное!» — и я перекрестился.
«Вот и прекрасно, если расстреляют, скорее увидимся с ним, через несколько мгновений», — не выдавая ни одним мускулом ощущения этого горя, так грубо мне преподнесенного злым поручиком, подумал я.
Бакланов понял и отошел.
Через минуту другой голос приветствовал меня.
Оборачиваюсь — прапорщик Одинцов-младший. Я, искренне обрадованный, бросился к нему.
Между тем офицеры составили листы с фамилиями по группам.
Разгуливая с Одинцовым, мы подошли и, случайно остановившись около группы из Генерального Штаба, услышали восторги по адресу Смольного:
«Они без нас, конечно, не могут обойтись!» — «Нет, там, видно, головы, что знают вещам цену», — говорил один, вызывая осклабливание у других.
«Да, это не Керенского отношение к делу!..» — глубокомысленно подхватил другой.
«Ха-ха-ха… Этот сейчас мечется, как белка в колесе. От одного антраша переходит к другому — перед казаками, которых также лишат невинности, как и ударниц», — грубо сострил третий.
«Господин поручик, вы живы? Как хорошо, что я заглянул сюда!» — вырастая предо мною, говорил юнкер N., член Совета нашей Школы.
«Здравствуйте. А что вы здесь делаете?» — справился я.
«Я из Смольного, куда ездил от Комитета Спасения и Городской Думы с ходатайством скорейшего освобождения юнкеров. И вот получил бумажку — приказание выпустить и направить в Школу. Идемте со мной. Я вас выведу. Еще есть кто-нибудь из гг. офицеров?» — говорил, поражая меня, юнкер N.
Через пять минут я подошел к уже выстроившимся юнкерам для возвращения домой в Школу. Встреча была теплая, но крайне грустная — мы не досчитывались многих товарищей.