Октябрь - Страница 121


К оглавлению

121

Вот шляпенка прошла мимо меня.

Масса, увидев ее, загудела, завопила и, размахивая кто винтовками, кто гранатами, ринулась к нему.

«Спокойствие, товарищи, спокойствие», — распластав руки в стороны, кричала, поднимаясь на носки, шляпенка. «Товарищи! — диким голосом вдруг завопила шляпенка. — Товарищи! Да здравствует пролетариат и его Революционный Совет!

Власть капиталистическая, власть буржуазная у ваших ног! Товарищи, у ног пролетариата! И теперь, товарищи пролетарии, вы обязаны проявить всю стойкость революционной дисциплины пролетариата Красного Петрограда, чтобы этим показать пример пролетарию всех стран! Я требую, товарищи, полного спокойствия и повиновения товарищам из операционного Комитета Совета!..»

Между тем министр Пальчинский сообщал юнкерам решение Правительства принять сдачу без всяких условий, выражая этим подчинение лишь силе, что предлагается сделать и юнкерам.

«Нет, — раздались ответы, — подчиняться силе еще рано! Мы умрем за Правительство! Прикажите только открыть огонь».

«Бесцельно и бессмысленно погибнете», — убеждал новый голос.

«И Правительство погубите этим», — доказывал третий.

«Нет, о нас они не должны думать. Слагать оружие для сохранения наших жизней мы не имеем права требовать, но убеждать сохранить свои мы должны, и мы вас просим отказаться от дальнейшего сопротивления. Вы будете с нами. Мы позаботимся о вас или погибнем вместе, но сейчас нет смысла!» — страстно, быстро убеждал голос председателя Совета Министров А. И. Коновалова.

Юнкера молчали…

В это время ораторствовавшая шляпенка выдохлась и уже давно от надрыва сипела.

«Один выстрел. Все равно куда — и эта орава бросится и все сокрушит на своем пути», — ясно и отчетливо предупреждало сознание при виде, как от фанатических выкриков шляпенки масса пришла в неистовство и… рванулась вперед, напирая на шляпенку. Министр Пальчинский вскочил на порог ниши. Я прижался к косяку… «Поздно», — мелькнуло в голове, и круги поплыли перед глазами. Но последнее усилие, и я отступил в нишу. Министр же смешался с толпой. Юнкера вскочили. Я закрыл на мгновение глаза.

«Огонь!» — мелькнуло в голове. Но… выстрелов не раздалось. «Если вы, юные, жертвуете собой и идете навстречу страданиям, то не мне ускорять разрешения счетов с жизнью», и я вышвырнул наган и сорвал Анненскую ленту с рукоятки шашки.

«Ну, теперь терзайте меня», — подумал я, став у стенки ниши, против двери в кабинет последнего заседания Временного Правительства России, и эта жалкая, трусливая мысль заслоняла собою отчетливость выражения лиц членов Правительства, стоявших вокруг стола и частью выжидающе вглядывающихся во вход из ниши, а частью продолжающих что-то быстро, вполголоса говорить друг другу. При этом один из министров торопливо кончал рыться в каких-то бумажках и затем, подойдя к стене, куда-то торопливо засунул руку, после чего, вернувшись к столу, с облегчением сел.

Это мужество министра отвлекло меня от думы о себе и сразу создало какое-то оригинальное решение войти во что бы это ни стало в кабинет и понаблюдать, что будет дальше. И я, приняв решение, чуть было не пошел. «Стой! — остановил я себя, — подожди, когда войдет эта шляпенка, направляющаяся сюда, а то члены Правительства, увидев тебя первым, еще подумают, что ты струсил и прибегаешь под их защиту». И я пропустил войти в дверь шляпенку, а за ним еще несколько человек, за которыми уже и протиснулся в кабинет и остановился у письменного стола перед окном и стал наблюдать.

«Историческая минута!» — мелькнуло в голове.

«Не думай — смотри!» — перебило сознание работу мысли.

И я смотрел.

С величественным спокойствием, какое может быть лишь у отмеченных судьбою сыновей жизни, смотрели частью сидящие, частью стоящие члены Временного Правительства на злорадно торжествующую шляпенку, нервно оборачивающуюся то к вошедшим товарищам, то к хранящим мертвенное, пренебрежительное спокойствие членам Временного Правительства.

«А это что?..» — поднялся Терещенко и говорил, протянув руку, сжатую в кулак. «Что он говорит?» — и я сделал шаг вперед.

«Сними шляпу…» — но его перебивает другой голос: — «Антонов, я вас знаю давно; не издевайтесь, вы этим только выдаете себя, свою невоспитанность!

Смотрите, чтобы не пришлось пожалеть; мы не сдались, а лишь подчинились силе, и не забывайте, что ваше преступное дело еще не увенчано окончательным успехом», — обращаясь к нервно смеющемуся, говорил новый голос, который я не успел определить, кому принадлежит, так как в этот момент меня что-то шатнуло, и перед глазами выросла взлохмаченная голова какого-то матроса.

«А, вот где ты, сволочь! Наконец попался!» — врезалось в уши грубое, радостное удовлетворение матроса.

«Пусти руки, не давай воли рукам; что тебе надо? Я не знаю тебя!» — глупо растерянно защищался я словами, свалившись с неба на землю.

«Не знаешь? А кто меня арестовал на лестнице и отобрал револьвер?.. Отдай револьвер!» — приставал матрос, действительно отпустив руки от воротника моего, мирного времени, офицерского пальто.

«Ого, с ним можно разговаривать!» — пронеслась мысль.

«Какой револьвер? Я тебя не знаю. Мало ли кого я забирал, так что ж, я всех помнить должен? Голова!..»

«Ну, нечего там, отдай револьвер, а то…»

«Что — то? Видишь, у меня моего нет. Пойди в Портретную Галерею и там возьми; отстань от меня. Не мешай слушать!..»

«Да ты мне мой отдай. Я за него в ответе буду».

«Врешь! Кому отвечать будешь? Начальства нет теперь для вас, так нечего зря языком чесать. Смотри лучше, там на столе нет ли какого револьвера», — убеждал я его.

121