— А казаки?
— Казаки ничего не сделают.
Вся «боевая мощь» корпуса сводилась к нескольким сотням казаков (500–600) и к нескольким пушкам. Все остальные части были отправлены на фронт и в район Петрограда. С этими жалкими остатками войск и артиллерии мы решились пробиться к Петрограду.
В тот же вечер в поезде на пути в Петроград мы узнали, что накануне ночью большевики захватили Зимний дворец и арестовали все Временное правительство.
Со встречным Петроградским поездом прибыли офицеры, бывшие в Петрограде. Сотник Карташов подробно докладывает мне о том, как юнкера обороняют Зимний дворец, о настроении гарнизона, колеблющегося, не знающего, на чью сторону стать, держащего нейтралитет. В купе входит Керенский.
— Доложите мне, поручик, — говорит он, — это очень интересно, — и протягивает руку Карташову. Тот вытягивается, стоит смирно и не дает своей руки.
— Поручик, я подаю вам руку, — внушительно заявляет Керенский.
— Виноват, господин верховный главнокомандующий, — отчетливо говорит Карташов, — я не могу подать вам руки. Я корниловец!
Краска заливает лицо Керенского. Он пожимается и выходит из купе.
— Взыщите с этого офицера, — на ходу кидает он мне…
Наспех сколоченные большевиками военные комитеты и железнодорожники получили от Ленина приказ воспрепятствовать нашему возвращению в Петроград, однако остановить нас были не в их силах.
Бледное утро смотрит в окно. Серый, тоскливый осенний день. Станционная постройка, выкрашенная красной краской. Мокрая рябина, покрытая гроздьями спелых, хваченных морозом ягод. Мы стоим на Гатчине товарной…
В Гатчине тихо. Гатчина спит. Разведка донесла, что на Балтийской железной дороге выгружается рота, только что прибывшая из Петрограда, и матросы. Посылаю туда сотни и сам еду с ними. Казаки со всех сторон забегают к станции. Видно, как рота выстраивается на перроне. Кругом ходит публика, железнодорожные служащие. Рота стоит развернутым строем, представляя собою громадную мишень. Я приказываю снять одно орудие с передков и ставлю его на путях. От пушки до роты — не более тысячи шагов. Человек восемь казаков енисейской сотни с тем же молодцом Коршуновым бегут к роте. Короткий разговор, и рота сдает ружья. Это рота л. гв. Измайловского полка и команда матросов.
Что я буду делать с пленными? Их 360 человек, а в моих трех сотнях едва наберется 200!
Обезоруживши их, я отпускаю их на все четыре стороны. Мне их некуда девать и некем охранять.
Тем же утром я получил в Гатчине донесение из Петрограда, что временный паралич преодолен и все сторонники Временного правительства в разных полках и военных школах втайне готовятся к сражению. Мобилизованы также все подразделения боевиков партии эсеров. В помощь нам генерал Духонин вместе с командующими всех фронтов, за исключением Северного, направил воинские подразделения. С разных участков фронта к нам стремятся прорваться около 50 эшелонов с войсками. На фронте и в Москве вспыхнули бои между защитниками правительства и большевиками.
К тому времени большевики захватили самую в России мощную царскосельскую радиостанцию. Они немедленно начали вести пропагандистскую кампанию по деморализации русских войск на передовых линиях.
В Петрограде идет борьба между большевиками и правительством. На стороне большевиков — матросы, которых считают до пяти тысяч, и вооруженные рабочие. На стороне правительства — только юнкера. По существу, правительства нет. Оно рассеялось и никаких распоряжений не отдает, но в городской думе заседает какой-то «Комитет спасения родины и революции», который организует борьбу с большевиками и ведет агитацию в частях петроградского гарнизона. Солдаты держатся пассивно. Никакой желания выходить из города и воевать. Были случаи, что солдатские патрули обезоруживались женщинами на улице. Преображенский и волынский полки будто бы решили выступить против большевиков, как только мы подойдем к Петрограду. 1-й, 4-й и 14-й донские полки собираются выступить к нам навстречу, к Пулково, и идти с нами. Их убеждает сделать это совет союза казачьих войск, который очень энергично работает. Этот совет непрерывно снабжал меня донесениями.
Но были сведения и менее оптимистические. Они говорили, что петроградский гарнизон — ничто, с ним и сами большевики не считаются. Он не выступит ни на чьей стороне и ничего делать, не будет. Опора большевиков — матросы и красногвардейцы, т. е. вооруженные рабочие, которых будто бы больше ста тысяч. Рабочие очень воинственно настроены и хорошо сорганизованы. Из Кронштадта в Неву пришла «Аврора» и несколько миноносцев. Большевистские вожди распоряжаются с подавляющей энергией и организуют все новые полки при полном бездействии правительства и властей. Верховский, Полковников и все военное начальство находится в состоянии растерянности и лавирует так, чтобы сохранить свое положение при всяком правительстве.
Войск у нас в Гатчине было очень мало. И противодействовать влиянию ленинской пропаганды на фронтовые части нам было нечем.
Краснов согласился со мной, что надо попытаться с боя захватить Царское Село и оттуда немедленно двинуться на Петроград, где нам на помощь придут верные воинские подразделения, офицеры кадетских корпусов и отряды боевиков из разных партий.
Моя жена жила в Царском Селе у подруги моего детства, жены одного артиллерийского генерала, мне удалось связаться с нею городским телефоном и получить сведения о том, что делается в Царском. Все полученные донесения сводились к следующему: